Евгений Шварц

Два брата.

Деревья разговаривать не умеют и стоят на месте, но все-таки они живые. Они дышат. Они растут всю жизнь. Даже огромные старики-деревья и те
каждый год подрастают, как маленькие дети.

Стада пасут пастухи, а о лесах заботятся лесничие.
И вот в одном огромном лесу жил-был лесничий, по имени Чернобородый.
Он целый день бродил взад и вперед по лесу, и каждое дерево на своем
участке знал он по имени.

В лесу лесничий всегда был весел, но зато дома он часто вздыхал и
хмурился. В лесу у него все шло хорошо, а дома бедного лесничего очень
огорчали его сыновья. Звали их Старший и Младший. Старшему было двенадцать лет, а Младшему – семь. Как лесничий ни уговаривал своих детей,
сколько ни просил, – братья ссорились каждый день, как чужие.

И вот однажды – было это двадцать восьмого декабря, утром, – позвал
лесничий сыновей и сказал, что елки к Новому году он им не устроит. За
елочными украшениями надо ехать в город. Маму послать – ее по дороге
волки съедят. Самому ехать – он не умеет по магазинам ходить. А вдвоем
ехать тоже нельзя. Без родителей старший брат младшего совсем погубит.

Старший был мальчик умный. Он хорошо учился, много читал и умел убедительно говорить. И вот он стал убеждать отца, что он не обидит Младшего и что дома все будет в полном порядке, пока родители не вернутся из
города.
– Ты даешь мне слово? – спросил отец.
– Даю честное слово, – ответил Старший.
– Хорошо, – сказал отец. – Три дня нас не будет дома. Мы вернемся
тридцать первого вечером, часов в восемь. До этого времени ты здесь будешь хозяином. Ты отвечаешь за дом, а главное – за брата. Ты ему будешь
вместо отца. Смотри же!

И вот мама приготовила на три дня три обеда, три завтрака и три ужина
и показала мальчикам, как их нужно разогревать. А отец принес дров на
три дня и дал Старшему коробку спичек. После этого запрягли лошадь в сани, бубенчики зазвенели, полозья заскрипели, и родители уехали.
Первый день прошел хорошо. Второй – еще лучше.

И вот наступило тридцать первое декабря. В шесть часов накормил Старший Младшего ужином и сел читать книжку “Приключения Синдбада-Морехода”.
И дошел он до самого интересного места, когда появляется над кораблем
птица Рок, огромная, как туча, и несет она в когтях камень величиной с
дом.

Старшему хочется узнать, что будет дальше, а Младший слоняется вокруг, скучает, томится. И стал Младший просить брата:
– Поиграй со мной, пожалуйста.
Их ссоры всегда так и начинались. Младший скучал без Старшего, а тот
гнал брата безо всякой жалости и кричал: “Оставь меня в покое!”

И на этот раз кончилось дело худо. Старший терпел-терпел, потом схватил Младшего за шиворот, крикнул: “Оставь меня в покое!” – вытолкнул его
во двор и запер дверь.

А ведь зимой темнеет рано, и во дворе стояла уже темная ночь. Младший
забарабанил в дверь кулаками и закричал:
– Что ты делаешь! Ведь ты мне вместо отца!

У Старшего сжалось на миг сердце, он сделал шаг к двери, но потом подумал:
“Ладно, ладно. Я только прочту пять строчек и пущу его обратно. За
это время ничего с ним не случится”.

И он сел в кресло и стал читать – и зачитался, а когда опомнился, то
часы показывали уже без четверти восемь.

Старший вскочил и закричал:
– Что же это! Что я наделал! Младший там на морозе, один, неодетый!
И он бросился во двор.
Стояла темная-темная ночь, и тихо-тихо было вокруг.

Старший во весь голос позвал Младшего, но никто ему не ответил.
Тогда Старший зажег фонарь и с фонарем обыскал все закоулки во дворе.
Брат пропал бесследно.
Свежий снег запорошил землю, и на снегу не было следов Младшего. Он исчез неведомо куда, как будто его унесла птица Рок.
Старший горько заплакал и громко попросил у Младшего прощенья.
Но и это не помогло. Младший брат не отзывался.

Часы в доме пробили восемь раз, и в ту же минуту далеко-далеко в лесу
зазвенели бубенчики.
“Наши возвращаются, – подумал с тоскою Старший. – Ах, если бы все передвинулось на два часа назад! Я не выгнал бы младшего брата во двор. И
теперь мы стояли бы рядом и радовались”.

А бубенчики звенели все ближе и ближе; вот стало слышно, как фыркает
лошадь, вот заскрипели полозья, и сани въехали во двор. И отец выскочил
из саней. Его черная борода на морозе покрылась инеем и теперь была сов-
сем белая.
Вслед за отцом из саней вышла мать с большими корзинками в руках. И
отец и мать были веселы, – они не знали, что дома случилось такое несчастье.
– Зачем ты выбежал во двор без пальто? – спросила мать.
– А где Младший? – спросил отец.
Старший не ответил ни слова.
– Где твой младший брат? – спросил отец еще раз.

И Старший заплакал. И отец взял его за руку и повел в дом. И мать
молча пошла за ними. И Старший все рассказал родителям.
Кончив рассказ, мальчик взглянул на отца. В комнате было тепло, а
иней на бороде отца не растаял. И Старший вскрикнул. Он вдруг понял, что
теперь борода отца бела не от инея. Отец так огорчился, что даже поседел.

– Одевайся, – сказал отец тихо. – Одевайся и уходи. И не смей возвращаться, пока не разыщешь своего младшего брата.
– Что же, мы теперь совсем без детей останемся? – спросила мать плача, но отец ей ничего не ответил.
И Старший оделся, взял фонарь и вышел из дому.
Он шел и звал брата, шел и звал, но никто ему не отвечал. Знакомый
лес стеной стоял вокруг, но Старшему казалось, что он теперь один на
свете. Деревья, конечно, живые существа, но разговаривать они не умеют и
стоят на месте как вкопанные. А кроме того, зимою они спят крепким сном.

И мальчику не с кем было поговорить. Он шел по тем местам, где часто бегал с младшим братом. И трудно было ему теперь понять, почему это они
всю жизнь ссорились, как чужие. Он вспомнил, какой Младший был худенький, и как на затылке у него прядь волос всегда стояла дыбом, и как
он смеялся, когда Старший изредка шутил с ним, и как радовался и старался, когда Старший принимал его в свою игру. И Старший жалел, так жалел
брата, что не замечал ни холода, ни темноты, ни тишины. Только изредка
ему становилось очень жутко, и он оглядывался по сторонам, как заяц.
Старший, правда, был уже большой мальчик, двенадцати лет, но рядом с огромными деревьями в огромном лесу он казался совсем маленьким.
Вот кончился участок отца, и начался участок соседнего лесничего, который приезжал в гости каждое воскресенье играть с отцом в шахматы. Кончился и его участок, и мальчик зашагал по участку лесничего, который бы-
вал у них в гостях только раз в месяц. А потом пошли участки лесничих,
которых мальчик видел только раз в три месяца, раз в полгода, раз в год.
Свеча в фонаре давно погасла, а Старший шагал, шагал, шагал все быстрее
и быстрее.

Вот уже кончились участки таких лесничих, о которых Старший только
слышал, но не встречал ни разу в жизни. А потом дорожка пошла все вверх
и вверх, и, когда рассвело, мальчик увидел: крутом, куда ни глянешь, все
горы и горы, покрытые густыми лесами.
Старший остановился.

Он знал, что от их дома до гор семь недель езды. Как же он добрался
сюда за одну только ночь?
И вдруг мальчик услышал где-то далеко-далеко легкий звон. Сначала ему
показалось, что это звенит у него в ушах. Потом он задрожал от радости:
не бубенчики ли это? Может быть, младший брат нашелся и отец гонится за
Старшим в санях, чтобы отвезти его домой.
Но звон не приближался, и никогда бубенчики не звенели так тонко и
так ровно.

– Пойду и узнаю, что там за звон, – сказал Старший.
Он шел час, и два, и три. Звон становился все громче и громче. И вот
мальчик очутился среди удивительных деревьев – высокие сосны росли вокруг, но они были прозрачные как стекла. Верхушки сосен сверкали на солнце так, что больно было смотреть. Сосны раскачивались на ветру, ветки
били о ветки и звенели, звенели, звенели.

Мальчик пошел дальше и увидел прозрачные елки, прозрачные березы,
прозрачные клены. Огромный прозрачный дуб стоял среди поляны и звенел
басом, как шмель. Мальчик поскользнулся и посмотрел под ноги. Что это? И
земля в этом лесу прозрачная! А в земле темнеют и переплетаются как
змеи, и уходят в глубину прозрачные корни деревьев.
Мальчик подошел к березе и отломил веточку. И, пока он ее разглядывал, веточка растаяла, как ледяная сосулька.
И Старший понял: лес, промерзший насквозь, превратившийся в лед, стоит вокруг. И растет этот лес на ледяной земле, и корни деревьев тоже ледяные.
– Здесь такой страшный мороз, почему же мне не холодно? – спросил
Старший.

– Я распорядился, чтобы холод не причинил тебе до поры до времени никакого вреда, – ответил кто-то тоненьким звонким голосом.
Мальчик оглянулся.
Позади стоял высокий старик в шубе, шапке и валенках из чистого пушистого снега. Борода и усы старика были ледяные и позванивали тихонько,
когда он говорил. Старик смотрел на мальчика не мигая. Не доброе и не
злое лицо его было до того спокойно, что у мальчика сжалось сердце.
А старик, помолчав, повторил отчетливо, гладко, как будто он читал по
книжке или диктовал:
– Я. Распорядился. Чтобы холод. Не причинил. Тебе. До поры до времени. Ни малейшего вреда. Ты знаешь, кто я?
– Вы как будто Дедушка Мороз? – спросил мальчик.
– Отнюдь нет! – ответил старик холодно. – Дедушка Мороз – мой сын. Я
проклял его, – этот здоровяк слишком добродушен. Я – Прадедушка Мороз, а
это совсем другое дело, мой юный друг. Следуй за мной.
И старик пошел вперед, неслышно ступая по льду своими мягкими белоснежными валенками.
Вскоре они остановились у высокого крутого холма. Прадедушка Мороз
порылся в снегу, из которого была сделана его шуба, и вытащил огромный
ледяной ключ. Щелкнул замок, и тяжелые ледяные ворота открылись в холме.

– Следуй за мной, – повторил старик.
– Но ведь мне нужно искать брата! – воскликнул мальчик.
– Твой брат здесь, – сказал Прадедушка Мороз спокойно. – Следуй за
мной.
И они вошли в холм, и ворота со звоном захлопнулись, и Старший оказался в огромном, пустом ледяном зале. Сквозь открытые настежь высокие
двери виден был следующий зал, за ним еще и еще. Казалось, что нет конца
этим просторным, пустынным комнатам. На стенах горели холодным белым
светом круглые ледяные фонари. Над дверью в соседний зал, на ледяной
табличке, была вырезана цифра “2”.
– В моем дворце сорок девять таких залов. Следуй за мной, – приказал
Прадедушка Мороз.

Ледяной пол был такой скользкий, что мальчик упал два раза, но старик
даже не обернулся. Он мерно шагал вперед и остановился только в двадцать
пятом зале ледяного дворца.
Посреди этого зала стояла высокая белая печь. Мальчик обрадовался.
Ему так хотелось погреться.
Но в печке этой ледяные поленья горели черным пламенем. Черные отблески прыгали по полу. Из печной дверцы тянуло леденящим холодом.
И Прадедушка Мороз опустился на ледяную скамейку у ледяной печки и
протянул свои ледяные пальцы к ледяному пламени.
– Садись рядом, померзнем, – предложил он мальчику.
Мальчик ничего не ответил.
А старик уселся поудобнее и мерз, мерз, мерз, пока ледяные поленья не
превратились в ледяные угольки.
Тогда Прадушка Мороз заново набил печь ледяными дровами и разжег их
ледяными спичками.
– Ну, а теперь я некоторое время посвящу беседе с тобою, – сказал он
мальчику. – Ты. Должен. Слушать. Меня. Внимательно. Понял?
Мальчик кивнул головой.
И Прадедушка Мороз продолжал отчетливо и гладко:
– Ты. Выгнал. Младшего брата. На мороз. Сказав. Чтобы он. Оставил.
Тебя. В покое. Мне нравится этот поступок. Ты любишь покой так же, как
я. Ты останешься здесь навеки. Понял?
– Но ведь нас дома ждут! – воскликнул Старший жалобно.
– Ты. Останешься. Здесь. Навеки, – повторил Прадедушка Мороз.
Он подошел к печке, потряс полами своей снежной шубы, и мальчик
вскрикнул горестно. Из снега на ледяной пол посыпались птицы. Синицы,
поползни, дятлы, маленькие лесные зверюшки, взъерошенные и окоченевшие,
горкой легли на полу.
– Эти суетливые существа даже зимой не оставляют лес в покое, – сказал старик.
– Они мертвые? – спросил мальчик.
– Я успокоил их, но не совсем, – ответил Прадедушка Мороз. – Их следует вертеть перед печкой, пока они не станут совсем прозрачными и ледяными. Займись. Немедленно. Этим. Полезным. Делом.

– Я убегу! – крикнул мальчик.
– Ты никуда не убежишь! – ответил Прадедушка Мороз твердо. – Брат
твой заперт в сорок девятом зале. Пока что – он удержит тебя здесь, а
впоследствии ты привыкнешь ко мне. Принимайся за работу.
И мальчик уселся перед открытой дверцей печки. Он поднял с полу дятла, и руки у него задрожали. Ему казалось, что птица еще дышит. Но старик не мигая смотрел на мальчика, и мальчик угрюмо протянул дятла к ледяному пламени.
И перья несчастной птицы сначала побелели как снег. Потом вся она
стала твердой как камень. А когда она сделалась прозрачной как стекло,
старик сказал:
– Готово! Принимайся за следующую.
До поздней ночи работал мальчик, а Прадедушка Мороз неподвижно стоял
возле. Потом он осторожно уложил ледяных птиц в мешок и спросил мальчика:
– Руки у тебя не замерзли?
– Нет, – ответил он.
– Это я распорядился, чтобы холод не причинил тебе до поры до времени
никакого вреда, – сказал старик. – Но помни! Если. Ты. Ослушаешься. Меня. То я. Тебя. Заморожу. Сиди здесь и жди. Я скоро вернусь.
И Прадедушка Мороз, взяв мешок, ушел в глубину дворца, и мальчик остался один.

Где-то далеко-далеко захлопнулась со звоном дверь, и эхо перекатилось
по всем залам.
И Прадедушка Мороз вернулся с пустым мешком.
– Пришло время удалиться ко сну, – сказал Прадедушка Мороз.
И он указал мальчику на ледяную кровать, которая стояла в углу. Сам
он занял такую же кровать в противоположном конце зала.
Прошло две-три минуты, и мальчику показалось, что кто-то заводит кар-
манные часы. Но он понял вскоре, что это тихонько храпит во сне Прадедушка Мороз.
Утром старик разбудил его.
– Отправляйся в кладовую, – сказал он. – Двери в ней находятся в левом углу зала. Принеси завтрак номер один. Он стоит на полке номер девять.
И мальчик пошел в кладовую. Она была большая, как зал. Замороженная
еда стояла на полках. И Старший принес на блюде завтрак номер один.
И котлеты, и чай, и хлеб – все было ледяное, и все это надо было
грызть или сосать, как леденцы.

– Я удалюсь на промысел, – сказал Прадедушка Мороз, окончив завтрак.
– Можешь бродить по всем комнатам и даже выходить из дворца. До свиданья, мой юный ученик.
И Прадедушка Мороз удалился, неслышно ступая своими белоснежными валенками, а мальчик бросился в сорок девятый зал. Он бежал, и падал, и
звал брата во весь голос, но только эхо отвечало ему. И вот он добрался,
наконец, до сорок девятого зала и остановился как вкопанный.
Все двери были открыты настежь, кроме одной, последней, над которой
стояла цифра “49”. Последний зал был заперт наглухо.
– Младший! – крикнул старший брат. – Я пришел за тобой. Ты здесь?
– Ты здесь? – повторило эхо.
Дверь была вырезана из цельного промерзшего ледяного дуба. Мальчик
уцепился ногтями за ледяную дубовую кору, но пальцы его скользили и срывались. Тогда он стал колотить в дверь кулаками, плечом, ногами, пока
совсем не выбился из сил. И хоть бы ледяная щепочка откололась от ледяного дуба.
И мальчик тихо вернулся обратно, и почти тотчас же в зал вошел Прадедушка Мороз.
И после ледяного обеда до поздней ночи мальчик вертел перед ледяным
огнем несчастных замерзших птиц, белок и зайцев.

Так и пошли дни за днями.
И все эти дни Старший думал, и думал, и думал только об одном: чем бы
разбить ему ледяную дубовую дверь. Он обыскал всю кладовую. Он ворочал
мешки с замороженной капустой, с замороженным зерном, с замороженными
орехами, надеясь найти топор. И он нашел его, наконец, но и топор отскакивал от ледяного дуба, как от камня.
И Старший думал, думал и наяву и во сне, об одном, все об одном.

А старик хвалил мальчика за спокойствие. Стоя у печки неподвижно как
столб, глядя, как превращаются в лед птицы, зайцы, белки, Прадедушка Мороз говорил:
– Нет, я не ошибся в тебе, мой юный друг. “Оставь меня в покое!” –
какие великие слова. С помощью этих слов люди постоянно губят своих
братьев. “Оставь меня в покое!” Эти. Великие. Слова. Установят. Когда-нибудь. Вечный. Покой. На земле.
И отец, и мать, и бедный младший брат, и все знакомые лесничие говорили просто, а Прадедушка Мороз как будто читал по книжке, и разговор
его наводил такую же тоску, как огромные пронумерованные залы.
Старик любил вспоминать о древних-древних временах, когда ледники
покрывали почти всю землю.
– Ах, как тихо, как прекрасно было тогда жить на белом холодном свете! – рассказывал он, и его ледяные усы и борода звенели тихонько. – Я
был тогда молод и полон сил. Куда исчезли мои дорогие друзья – спокойные, солидные, гигантские мамонты! Как я любил беседовать с ними! Прав-
да, язык мамонтов труден. У этих огромных животных и слова были огромные, необычайно длинные. Чтобы произнести одно только слово на языке мамонтов, нужно было потратить двое, а иногда и трое суток. Но. Нам. Некуда. Было. Спешить.
И вот однажды, слушая рассказы Прадедушки Мороза, мальчик вскочил и
запрыгал на месте как бешеный.
– Что значит твое нелепое поведение? – спросил старик сухо.
Мальчик не ответил ни слова, но сердце его так и стучало от радости.

Когда думаешь все об одном и об одном, то непременно в конце концов
придумаешь, что делать.
Спички!
Мальчик вспомнил, что у него в кармане лежат те самые спички, которые
ему дал отец, уезжая в город.
И на другое же утро, едва Прадедушка Мороз отправился на промысел,
мальчик взял из кладовой топор и веревку и выбежал из дворца.
Старик пошел налево, а мальчик побежал направо, к живому лесу, который темнел за прозрачными стволами ледяных деревьев. На самой опушке живого леса лежала в снегу огромная сосна. И топор застучал, и мальчик
вернулся во дворец с большой вязанкой дров.

У ледяной дубовой двери в сорок девятый зал мальчик разложил высокий
костер. Вспыхнула спичка, затрещали щепки, загорелись дрова, запрыгало
настоящее пламя, и мальчик засмеялся от радости. Он уселся у огня и
грелся, грелся, грелся.
Дубовая дверь сначала только блестела и сверкала так, что больно было
смотреть, но вот, наконец, вся она покрылась мелкими водяными капелька-
ми. И когда костер погас, мальчик увидел: дверь чуть-чуть подтаяла.
– Ага! – сказал он и ударил по двери топором. Но ледяной дуб по-прежнему был тверд как камень.
– Ладно! – сказал мальчик. – Завтра начнем сначала.
Вечером, сидя у ледяной печки, мальчик взял и осторожно припрятал в
рукав маленькую синичку. Прадедушка Мороз ничего не заметил. И на другой
день, когда костер разгорелся, мальчик протянул птицу к огню.
Он ждал, ждал, и вдруг клюв у птицы дрогнул, и глаза открылись, и она
посмотрела на мальчика.
– Здравствуй! – сказал ей мальчик, чуть не плача от радости. – Погоди, Прадедушка Мороз! Мы еще поживем!
И каждый день теперь отогревал мальчик птиц, белок и зайцев.

Он устроил своим новым друзьям снеговые домики в уголках зала, где было потемнее. Домики эти он устлал мхом, который набрал в живом лесу. Конечно, по
ночам было холодно, но зато потом, у костра, и птицы, и белки, и зайцы
запасались теплом до завтрашнего утра.
Мешки с капустой, зерном и орехами теперь пошли в дело. Мальчик кормил своих друзей до отвала. А потом он играл с ними у огня или рассказы-
вал о своем брате, который спрятан там, за дверью. И ему казалось, что и
птицы, и белки, и зайцы понимают его.
И вот однажды мальчик, как всегда, принес вязанку дров, развел костер
и уселся у огня.
Но никто из его друзей не вышел из своих снеговых домиков.

Мальчик хотел спросить: “Где же вы?” – но тяжелая ледяная рука с силой оттолкнула его от огня.
Это Прадедушка Мороз подкрался к нему, неслышно ступая своими белоснежными валенками.
Он дунул на костер, и поленья стали прозрачными, а пламя черным. И
когда ледяные дрова догорели, дубовая дверь стала такою, как много дней
назад.
– Еще. Раз. Попадешься. Заморожу! – сказал Прадедушка Мороз холодно.
И он поднял с пола топор и запрятал его глубоко в снегу своей шубы.
Целый день плакал мальчик. И ночью с горя заснул как убитый. И вдруг
он услышал сквозь сон: кто-то осторожно мягкими лапками барабанит по его
щеке.
Мальчик открыл глаза.
Заяц стоял возле.
И все его друзья собрались вокруг ледяной постели.
Утром они не вышли из своих домиков, потому что почуяли опасность.

Но
теперь, когда Прадедушка Мороз уснул, они пришли на выручку к своему
другу.
Когда мальчик проснулся, семь белок бросились к ледяной постели старика. Они нырнули в снег шубы Прадедушки Мороза и долго рылись там. И
вдруг что-то зазвенело тихонечко.
– Оставьте меня в покое, – пробормотал во сне старик.
И белки спрыгнули на пол и подбежали к мальчику.
И он увидел: они принесли в зубах большую связку ледяных ключей.
И мальчик все понял.
С ключами в руках бросился он к сорок девятому залу. Друзья его летели, прыгали, бежали следом.

Вот и дубовая дверь.
Мальчик нашел ключ с цифрой “49”. Но где замочная скважина? Он искал,
искал, искал, но напрасно.
Тогда поползень подлетел к двери. Цепляясь лапками за дубовую кору,
поползень принялся ползать по двери вниз головою. И вот он нашел что-то.
И чирикнул негромко. И семь дятлов слетелись к тому месту двери, на которое указал поползень.
И дятлы терпеливо застучали своими твердыми клювами по льду. Они стучали, стучали, стучали, и вдруг четырехугольная ледяная дощечка сорвалась с двери, упала на пол и разбилась.
А за дощечкой мальчик увидел большую замочную скважину.
И он вставил ключ и повернул его, и замок щелкнул, и упрямая дверь
открылась, наконец, со звоном.
И мальчик, дрожа, вошел в последний зал ледяного дворца. На полу грудами лежали прозрачные ледяные птицы и ледяные звери.
И на ледяном столе посреди комнаты стоял бедный младший брат. Он был
очень грустный и глядел прямо перед собой, и слезы блестели у него на
щеках, и прядь волос на затылке, как всегда, стояла дыбом.

Но он был
весь прозрачный, как стеклянный, и лицо его, и руки, и курточка, и прядь
волос на затылке, и слезы на щеках – все было ледяное. И он не дышал и
молчал, ни слова не отвечая брату. А Старший шептал:
– Бежим, прошу тебя, бежим! Мама ждет! Скорее бежим домой!
Не дождавшись ответа, Старший схватил своего ледяного брата на руки и
побежал осторожно по ледяным залам к выходу из дворца, а друзья его летели, прыгали, мчались следом.
Прадедушка Мороз по-прежнему крепко спал. И они благополучно выбрались из дворца.
Солнце только что встало. Ледяные деревья сверкали так, что больно
было смотреть. Старший побежал к живому лесу осторожно, боясь споткнуться и уронить Младшего. И вдруг громкий крик раздался позади.

Прадедушка Мороз кричал тонким голосом так громко, что дрожали ледяные деревья:
– Мальчик! Мальчик! Мальчик!
Сразу стало страшно холодно. Старший почувствовал, что у него холодеют ноги, леденеют и отнимаются руки. А Младший печально глядел прямо перед собой, и застывшие слезы его блестели на солнце.
– Остановись! – приказал старик.
Старший остановился.
И вдруг все птицы прижались к мальчику близко-близко, как будто покрыли его живой теплой шубой. И Старший ожил и побежал вперед, осторожно
глядя под ноги, изо всех сил оберегая младшего брата.
Старик приближался, а мальчик не смел бежать быстрее: ледяная земля
была такая скользкая. И вот, когда он уже думал, что погиб, зайцы вдруг
бросились кубарем под ноги злому старику. И Прадедушка Мороз упал, а
когда поднялся, то зайцы еще раз и еще раз свалили его на землю. Они делали это дрожа от страха, но надо же было спасти лучшего своего друга. И
когда Прадедушка Мороз поднялся в последний раз, то мальчик, крепко держа в руках своего брата, уже был далеко внизу, в живом лесу. И Прадедушка Мороз заплакал от злости.
И когда он заплакал, сразу стало теплее.
И Старший увидел, что снег быстро тает вокруг и ручьи бегут по оврагам. А внизу, у подножия гор, почки набухли на деревьях.
– Смотри – подснежник! – крикнул Старший радостно.
Но Младший не ответил ни слова. Он по-прежнему был неподвижен, как
кукла, и печально глядел прямо перед собой.
– Ничего. Отец все умеет делать! – сказал Старший Младшему. – Он оживит тебя. Наверное оживит!
И мальчик побежал со всех ног, крепко держа в руках брата. До гор
Старший добрался так быстро с горя, а теперь он мчался, как вихрь, от
радости. Ведь все-таки брата он нашел.
Вот кончились участки лесничих, о которых мальчик только слышал, и
замелькали участки знакомых, которых мальчик видел раз в год, раз в полгода, раз в три месяца. И чем ближе было к дому, тем теплее становилось
вокруг. Друзья-зайцы кувыркались от радости, друзья-белки прыгали с ветки на ветку, друзья-птицы свистели и пели. Деревья разговаривать не умеют, но и они шумели радостно: ведь листья распустились, весна пришла.
И вдруг старший брат поскользнулся.

На дне ямки, под старым кленом, куда не заглядывало солнце, лежал
подтаявший темный снег.
И Старший упал.
И бедный Младший ударился о корень дерева.
И с жалобным звоном он разбился на мелкие кусочки.
Сразу тихо-тихо стало в лесу.
И из снега вдруг негромко раздался знакомый тоненький голос:

– Конечно! От меня. Так. Легко. Не уйдешь!
И Старший упал на землю и заплакал так горько, как не плакал еще ни
разу в жизни. Нет, ему нечем было утешиться, не на чем было успокоиться.
Он плакал и плакал, пока не уснул с горя как убитый.
А птицы собрали Младшего по кусочкам, и белки сложили кусочек с кусочком своими цепкими лапками и склеили березовым клеем. И потом все они
тесно окружили Младшего как бы живой теплой шубкой. А когда взошло солнце, то все они отлетели прочь. Младший лежал на весеннем солнышке, и оно
осторожно, тихонечко согревало его. И вот слезы на лице у Младшего высохли. И глаза спокойно закрылись. И руки стали теплыми. И курточка стала полосатой. И башмаки стали черными. И прядь волос на затылке стала
мягкой. И мальчик вздохнул раз и другой и стал дышать ровно и спокойно,
как всегда дышал во сне.
И когда Старший проснулся, брат его, целый и невредимый, спал на холмике. Старший стоял и хлопал глазами, ничего не понимая, а птицы свисте-
ли, лес шумел, и громко журчали ручьи в канавах.
Но вот Старший опомнился, бросился к Младшему и схватил его за руку.
А тот открыл глаза и спросил как ни в чем не бывало:
– А, это ты? Который час?
И Старший обнял его и помог ему встать, и оба брата помчались домой.
Мать и отец сидели рядом у открытого окна и молчали. И лицо у отца
было такое же строгое и суровое, как в тот вечер, когда он приказал
Старшему идти на поиски брата.
– Как птицы громко кричат сегодня, – сказала мать.
– Обрадовались теплу, – ответил отец.
– Белки прыгают с ветки на ветку, – сказала мать.
– И они тоже рады весне, – ответил отец.
– Слышишь?! – вдруг крикнула мать.
– Нет, – ответил отец. – А что случилось?
– Кто-то бежит сюда!
– Нет! – повторил отец печально. – Мне тоже всю зиму чудилось, что
снег скрипит под ногами. Никто к нам не прибежит.
Но мать была уже во дворе и звала:
– Дети, дети!
И отец вышел за нею. И оба они увидели: по лесу бегут Старший и Младший, взявшись за руки.
Родители бросились к ним навстречу.
И когда все успокоились немного и вошли в дом, Старший взглянул на
отца и ахнул от удивления.
Седая борода отца темнела на глазах, и вот она стала совсем черной,
как прежде. И отец помолодел от этого лет на десять.
С горя люди седеют, а от радости седина исчезает, тает, как иней на
солнце. Это, правда, бывает очень-очень редко, но все-таки бывает.
И с тех пор они жили счастливо.
Правда, Старший говорил изредка брату:
– Оставь меня в покое.
Но сейчас же добавлял:
– Ненадолго оставь, минут на десять, пожалуйста. Очень прошу тебя.
И Младший всегда слушался, потому что братья жили теперь дружно.